Но, несмотря на очевидный прогресс, темпы строительства меня абсолютно не устраивали. На дворе был май, и через два-три месяца, если лето не будет дождливым, поток воды сойдет на нет. Наполнять озеро будет нечем. Я отправил к Чуку гонца, который должен был известить о вакансиях каменотеса и носильщика стройматериалов. Еще двадцать — тридцать человек мне бы не помешали.
В очередное воскресенье к нам прибыл Ыката. У старика было совсем плохо с ногами. Он целыми днями парил их в горячей воде, но боль не отступала. Беднягу принесли сидящим на носилках. Новости о монетизации не могли не дойти до него, и любознательный вождь хотел все увидеть своими глазами. Он осмотрел столовую, лавку Цака, стройку плотины, задавал много вопросов, но ничего не комментировал, лишь чмокая губами.
Приняв приглашение посетить мой дом, он с трудом слез с носилок, зашел и с помощью сына добрался до стола. Пхо мигом принесла ароматно дымящие кружки чая. Я пристально смотрел на Ыкату, ожидая, что первое слово произнесет гость.
— Моему племени не нужны деньги, — наконец вымолвил старик, словно отвечая на мой вопрос. Вот это проницательность! Я постарался не подать виду, что удивлен таким началом разговора.
— Тебе не понравилось, как мы живем?
— Живете вы хорошо, — Ыката обвел руками комнату и повторил: — Но моему племени не нужны деньги.
Воцарилось долгое молчание.
— Мы меняем руду на пищу, мы меняем одежду на инструменты, — вновь заговорил вождь, — мое племя сытое и одетое. Ты дал нам огонь и домашних животных, и я благодарен Каве за это. Деньги нам не нужны.
— Это твое решение, Ыката, — несколько разочаровано сказал я, — мы будем и дальше менять товары. Ты вождь своего племени, и я принимаю твое слово.
Ыката отбыл с щедрыми дарами. То, что он отказался от внедрения монет, было досадным, но не критичным. В конце концов, его племя — это лишь процентов пятнадцать от общего населения.
Тем временем к нам снова вернулся Ахомит. Вместе с ним было около десяти человек, притащивших на согнутых спинах по двадцать килограммов шкур каждый. Еще больше меня удивило, что на следующий день шкур в лавке уже не было. Я отправился за разъяснениями. В конце концов, предприятие государственное, и я должен знать, что за аферы они там устраивают.
Быстро подойдя и грубо попросив объяснить миграцию шкур, я напугал Цака. Он, путая слова, стал оправдываться, что ничего плохого они с Ахомитом не делают. Ахомит закупил товар у своего племени по хорошей цене. Эти шкуры утром уехали к Ыкате вместе с бронзовыми иглами, керамикой и несколькими горшками сыра. Через неделю шкуры должны вернуться в виде жилеток, как у Пхо, и курток, как у Кавы. Заказы на них были сделаны и наполовину предоплачены. С учетом всех затрат, прибыль получалась более чем стопроцентная. При этом соблюдалось желание Ыкаты не использовать в торговле деньги.
Слушая это, я не переставал поражаться скорости обучения этого молодого проныры. Ай да Цак. Еще и с Ахомитом так быстро спелся, а он был тот еще жук.
Строго попросив его рассказывать обо всех подобных сделках загодя, я, с трудом скрывая довольное выражение на лице, вышел из лавки.
Сотрудничество с Ыкатой в части пошива одежды стало полномасштабным. Несмотря на то, что наступило лето, и в меховых изделиях нужды не было, стадное чувство заставляло туземцев тратить заработанное на шмотки. Многие женщины, обливаясь потом, ходили в заячьих жилетках. Цак подсчитывал сверхприбыли и в какой-то момент даже дерзнул построить собственный дом.
Выбрав место рядом со своим складом, он нанял нескольких рабочих для раскопки ямы под фундамент, за что снова получил нагоняй, так как, не согласовав, начал инфраструктурный проект. Однако после взбучки Цак таки продолжил строительство. Я убедился, что зарплату он платит не больше, чем я на своей госстройке, а расположение домика вписывается в градостроительную концепцию, нарисованную на большой табличке. В общем, я акцептовал проект.
Цак вообще был олицетворением первобытной мечты. Он, словно пчела, носился по деревне, выясняя, что и кому нужно. С регулярностью фирменного поезда он прибывал в соседние племена, фиксируя спрос. Если спроса не было, Цак был готов его создать. Благо, повсеместное подражание и банальная зависть сразу выливались в очередь на что-то новое.
Но дом — это было серьезно. По моим прикидкам, небольшая хибарка, вполовину моей, должна стоить не менее десяти тысяч чатлов. То есть обычный рабочий должен был горбатиться без еды три года, чтобы переехать в каменную избу. Такой суммы у Цака, конечно, не было. Вся денежная масса пока не превышала тридцати тысяч чатлов. Но денежный поток ушлого лавочника вполне позволял финансировать стройку, на которой постоянно трудилось пятеро работников.
Ахомит с нескрываемой завистью смотрел на молодого олигарха. Позволить себе подобную роскошь он пока не мог, хотя и старался ни в чем не отставать. Партнер лавочника, судя по всему, участвовал в гешефтах на миноритарных правах. Глядя, как Цак ведет дела, я подумал, что хорошо, если после всех операций Ахомит еще не оставался должен.
У Валу все тоже двигалось в правильном направлении. Коммерция в племени команчей развивалась самостоятельно. Помимо государственного магазинчика, Ахомит создал свой, поменьше, в котором скупал нужные Цаку вещи, а также брал на реализацию товары других ремесленников. Команчи все чаще превращали свои большие семьи в мини-артели, занимаясь, кто веревками, кто рыбой, а кто — столярным делом. Выпускаемый товар был корявым и низкосортным, но зато более дешевым. Спрос на такую продукцию тоже существовал. К тому же качество изделий постепенно росло. Ахомит выбирал цукаты из этого производственного пирога, и лучшая часть товаров отправлялась в лавку Цака.