Цивилизаtion - Страница 55

Быт простых подростков стал более упорядочен, а двадцать самых смышленых получали вместо трудовой повинности дозу интеллектуальных инъекций. Я не стал мудрить и, по сути, скопировал начальную школу. Были обязательными русский язык с алфавитом, русский язык с изучением слов, письмо — пока через рисование палочек и кружочков. А также математика и что-то вроде труда с природоведением. Последний урок был подобием внеклассной прогулки с учителем. Мы ходили по различным производствам, где объяснялись основные истины — почему что-то делается именно так, а не иначе. Я объяснял принцип палки — металки, вращения водяного колеса, кипения воды от костра и множество других бытовых вещей. Дети с любопытством внимали.

Не буду скрывать, что я часто обращал внимание на Лиу. У меня появились к ней скорее отеческие чувства, ведь, по сути, я годился ей в папы, а она была еще ребенком. Но это были именно чувства, которые я не испытывал уже очень давно. Частое общение в течение нескольких месяцев, проведенных мной в качестве учителя начальных классов, невольно сблизило нас. И Лиа нередко оставалась после уроков.

Это был тот тип ученика, который всегда хотел знать больше других. Учащимися, как и через много тысяч лет, окончание урока воспринималось с радостью. Лиа же была жуткой «почемучкой». Она задавала вопросы, не желая ограничиваться стандартными объяснениями. Писала, читала, считала и говорила вдвое больше, чем остальные ученики. Пытаясь найти пределы ее логического мышления, я загадывал ей загадки, ребусы с палочками, вроде таких:

Переложить две спички, чтобы получилось четыре квадрата. Незаконченных квадратов и других фигур быть не должно.

И прочие головоломки и шарады.

В какой-то момент я научил Лиу играть в крестики-нолики и вызвал искреннее ликование, когда, поддавшись, позволил ей зачеркнуть три символа.

Так у меня появился соперник по примитивным играм. Начав с бирюлек, где из кучи палочек нужно доставать верхние, не тревожа остальные, я через некоторое время сделал из глины домино, а затем и нарды. Жизнь обогатилась игровым общением. Это было потрясающее чувство отрешения от доисторической реальности.

Впрочем, моя программа интеллектуального развития общества вовсе не ограничивалась Лией. Поняв, что игры вроде домино — это не шахматы, и даже элементарные навыки позволяют с интересом соревноваться, я ввел дополнительный игровой урок для всех студентов. Забавы с кубиками, в которых фишкой следовало дойти до финиша, позволяли быстро освоить счет в уме до двенадцати. Игры на реакцию, где нужно схватить деревяшку после выпадения определенной суммы на кубиках, тоже развивали скорость счета. Через полгода мои двадцать подростков уже были вполне интересны как общество. Я бы оценил их навыки на уровне современных семилетних детей, способных к логическим выводам и непрямолинейному мышлению. Проводя время с учениками, я то и дело ловил себя на мысли, что не чувствую гигантской временной пропасти. Конечно, были свои лидеры, вроде акселерата Валу, который в свои четырнадцать выглядел на все двадцать и при этом отличался довольно приличным интеллектом. Были и отстающие, которых я планировал оставлять на второй год. Но в целом я оставался доволен результатом.

Понимая, что с двадцатью даже самыми смышлеными помощниками продвинутое общество не построить, я обратил свои силы на массовое воспитание детей. Все, кто был еще мал для поступления в мой университет, разбивались на три группы. Двух — трехлетние дети, способные ходить и отлученные от материнского молока, сдавались в ясли, где основное обучение сводилось к игре в деревянные кубики, сортер, перебирание зерна, развивающее мелкую моторику, а также к демонстрациям табличек с гласными буквами. Подобные ясли были организованы в каждом племени. От двух до пяти женщин следили за детьми и кормили их.

По соседству находился детский сад для детей четырех — шести лет. Это уже были довольно активные ребята, у которых помимо игр в племени, состоящих из догонялок, пряток, возни со всякими предметами вроде детских тачек, посуды, игрушечных инструментов (я сразу приучал детей к взрослой жизни) проходили занятия с учителем, где требовалось зубрить все буквы и учиться считать до пяти. Также организовывались вылазки на практику, как и у более старших товарищей. Я ломал стереотип тотального мужского превосходства, устроив так, что девочки и мальчики учились вместе. Различия были только в трудовом воспитании, в остальном же программа особо не отличалась.

Дети от семи до десяти были уже практически полноценными членами общества, поэтому их учебная программа походила на ту, которую я преподавал в своем вузе, с одной лишь разницей, что учителя у них были мои же студенты. Обучая детей, я готовился к тому, что по достижении десяти лет ко мне в классы будут приходить уже умеющие читать и считать лицеисты, что должно сильно ускорить дальнейший учебный процесс.

Детей было много. Очень много. Так что пришлось создать целый архив с личными делами. Учет мне нужен был прежде всего для того, чтобы понять их склонности и потенциалы. Общество неизбежно ждало расслоение на ремесленников, управленцев, воинов и, увы, бездарей, и я не хотел тратить время на последних.

Мой новый лагерь все больше разрастался. За полгода с момента, как я понял, что необходимо обучать молодое поколение, в нем появились еще две большие каменные постройки. Сначала был выстроен учебный класс со светлыми окнами, небольшой керамической доской, на которой я писал углем, и лавками с партами. Следом была возведена кухня, на которой женщины занимались готовкой уже не под открытым небом, а на плитах, используя разделочные столы, доски, острые ножи и прочую кухонную утварь. Питание также происходило по распорядку, сидя за столами и с использованием приборов. Это был прогрессивный центр цивилизации. Я планомерно повышал культурную планку.