Мы бросились вперед. Животное начало приходить в себя и попыталось неуклюже встать, когда подбежавшие охотники навалились и придавили его к земле. Это был молодой самец. Камень попал ему прямо за ухо, и небольшая рана кровоточила.
Я сделал из веревки ошейник, а на морду накинул петлю. Сбруя пришлась в пору, но ишак вырывался и всячески отказывался идти. В конце концов, ему связали ноги, и животное потащили на себе двое мужчин.
Это была отличная находка, достойная целой экспедиции. Я сказал Тыкто, что эти ослы помогут нам в работе. Туземец внимательно посмотрел в глаза непокорному копытному и отрицательно покачал головой.
— Он не понимать, что ты сказать. Глупый зверь.
Осел, лежа на боку, таращил на вождя выпученное око, и мне вдруг стало смешно.
— Я покажу, как он будет работать. Отведем его в хэв — там увидишь, — заверил я Тыкто.
Нужно было поймать еще. Один самец погоды не сделает. Я попросил Тыкто, чтобы его люди глушили животных или ловили в силки, но не убивали. Мы разбили лагерь и начали операцию по поимке диких ослов. Охотники по следам нашли тропы, расставили ловушки. А Чук вскоре определил место ослиного водопоя. Неподалеку от него с камнеметалками разместились в засаде около двадцати воинов. Через пять дней мы поймали десяток особей, шестеро из которых были самками. Так как ослов придется нести на плечах двум людям, и им нужны будут сменщики, следовало возвращаться. Люди, сменяясь, тащили одиннадцать орущих ишаков. Это была дикая процессия, но я был безмерно рад.
Во время прохождения гористого оврага мне показалось, что впереди что-то мелькнуло. Я повернулся к Тыкто и увидел, что он уже стоит в напряженной позе, взяв топор на изготовку. Остальные воины тоже приготовили луки и крепко держали копья. Я понял, что происходит какая-то ерунда: бойцы выстраивались в круг спиной к центру, вглядываясь в темные заросли.
Под ослиное ржание я озирался по сторонам, не понимая, что мне делать, когда, как в замедленном кино, увидел, что в нашу сторону летят несколько копий. Одно из них предназначалось Тыкто. Инстинктивным движением он поднял руку со щитом, и копье, ударившись о медную пластину, прошло по касательной. Три других также не попали в цель, отбитые щитами наших ребят. Тренировки не прошли даром. Еще одно копье убило лежащего осла. Шестое попало в грудь молодому лучнику апачи.
В ту же секунду из леса на нас с шумом бросилась пара десятков дикарей, вооруженных дубинами и каменными топорами. Реакция наших лучников была мгновенной — первые ряды нападавших упали, бегущие получили от одной до пяти стрел каждый. Промахов не было. На расстоянии в двадцать метров ни один из воинов не мог позволить себе не попасть в цель. Несколько нападавших притормозили или вовсе остановились, удивленные неожиданной смертью соплеменников, но Тыкто не дал никому времени на размышление. Он в два прыжка подскочил к высокому вождю дикарей и, отбив щитом атаку его каменного топора, нанес смертельный удар своим бронзовым оружием. Остальные дикари повалились на пятки, раскрыв ладони кверху, тем самым признавая поражение. Битва в пять секунд была завершена.
Я не знал, что делать и говорить. Это был первый случай, когда я видел столько смертей одновременно. Мои воины беспечно вытаскивали стрелы из врагов, хвастаясь, кто куда попал, будто это был раунд стрельбы по мишеням на тренировке. Сдавшиеся сидели на пятках, понуро склонив головы.
— Их убивать? — растеряно спросил я Тыкто.
— Я убить вождь. Сейчас вождь Тыкто, — он смотрел на меня хищным взглядом победителя:
— Убивать или брать хэв?
— Брать хэв, — поспешил ответить я.
Хватит на сегодня убийств. Будут камни таскать.
Внезапно все резко вскинули луки, услышав шорох. Но опасности не было. Из кустов вышли около трех десятков женщин и детей.
— Брать хэв, — уже уверенно подтвердил я.
Тыкто одобрительно кивнул.
Похоронив в камнях убитого апачи и дав дикарям сделать то же самое со своими мертвыми, мы продолжили путь домой. Я шел в угрюмом расположении духа — кровавая битва стояла перед глазами и действовала на нервы. Единственным положительным моментом в этой истории было то, что пленные тащили почти всех наших животных. Племя было голодным и худым, поэтому отданный им на растерзание убитый осел сразу был с жадностью съеден.
Проходя по горам, я уже не отвлекался на руду, торопясь домой. Нас не было более двух недель, и мало ли что могли придумать команчи со своим взбалмошным предводителем. Первый тревожный звоночек прозвучал около каменоломен. Там никто не работал. Груда камней лежала не перенесенная.
Тыкто резко посерьезнел. Мы быстрым шагом поспешили в лагерь. Нагруженные пленники не поспевали. Тогда мы оставили пятерых воинов сопровождать ослиный конвой, а сами устремились в хэв.
Проходя перспективную стройку, мы увидели ту же картину. Бревен и камней лежало очень много. Глиняная куча тоже заметно выросла. Все было на месте. Не хватало только людей.
До лагеря оставалось около трех часов бодрого шага. Мы почти бежали. Уже на подходе было понятно, что случилось что-то страшное. Лагерь был разорен, на земле темными пятнами чернели лужи крови. Ни одной живой души вокруг не было.
Все, на что падал взгляд, несло в себе следы разорения. Загоны для зверей, навесы для сена, стеллажи для посуды — все было разбито и разрушено. У пещеры в неестественной позе, словно большая брошенная игрушка, лежала туша волка. Тыкто смотрел на хэв взором сумасшедшего. Если бы разум туземца начал, как мозг современного человека, искать корень зла, им, вероятнее всего, оказался бы я. Но для Тыкто злом было то, что уничтожило лагерь. И это убеждение, наверное, спасло мне жизнь.